Кухарки и горничные - Страница 8

— И опять-же безъ ссоры, а честь честью должна я вамъ, барыня, сказать, что и двери я мыть не стану. Съ васъ я денегъ за мытье не спрошу, а двери будетъ мыть поденщица и подоконники тоже…

— Однако, ты нанималась съ мытьемъ всего этого, — сказала барыня.

— Мало-ли что нанималась! Нанималась, была здоровою, а теперь и нервы, и все этакое…

— Нервы! А въ деревнѣ-то ты съ какими нервами жила? Поди, тамъ…

— Про деревню нечего говорить. Послѣ деревни я уже отполировалась и не могу черной работой наниматься.

— Нѣтъ, нѣтъ, не желаю я этого!

— Позвольте… Да вѣдь вамъ никакого убытка не будетъ.

Горничная перешла съ перовкой и тряпкой въ гостиную. Супруги остались одни.

— Какова? — обратилась барыня къ барину.

Баринъ опять съежился.

— Конечно, оно, съ одной стороны, какъ будто и того… — сказалъ онъ. — Но если взять съ другой стороны, то вѣдь и изъ простого класса бываютъ больныя женщины.

— Понесли чушь!

Барыня махнула рукой. Баринъ продолжалъ:

— Отчего-же непремѣнно чушь? Я сужу на основаніи данныхъ… Въ деревнѣ, среди простыхъ женщинъ даже еще болѣе есть нервныхъ…

— Ври, ври! Какъ тебѣ не стыдно!

— Вовсе не вру. Всѣ эти кликушества, такъ называемыя порчи, развѣ это не нервные припадки? И наконецъ, если судить по человѣчеству…

— Стало-быть, вы хотите, чтобы мы платили за нее поломойкѣ?

— Зачѣмъ-же мы, если она сама вызывается? Но говоря, положа руку на сердце и принимая во вниманіе ея болѣзнь…

— Болѣзнь! Ты посмотри на нее хорошенько. Мурло лопнуть хочетъ.

— Охъ, полнота ничего не доказываетъ. Ты посмотри на меня… Вотъ я, напримѣръ, полный человѣкъ, а развѣ я здоровъ?

— По пяти рюмокъ водки за обѣдомъ пьешь и ѣшь за троихъ, такъ, разумѣется, здоровъ какъ быкъ.

— Зачѣмъ-же такія слова? Да наконецъ, и быки больные бываютъ.

— Такъ вы хотите, чтобы Аграфену отъ поломойства освободить?.. Прекрасно. Потакайте. Тогда она намъ на шею влѣзетъ и поѣдетъ.

Вошла горничная и сказала:

— Предупреждаю васъ барыня, что я теперь, при моей болѣзненности, даже и маленькую стирку стирать не стану, а буду нанимать поденщицу.

— Что? Что такое? Стирку стирать не станешь? — воскликнула барыня.

— Еще-бы вы въ маленькую стирку начали валить салфетки и скатерти! Не могу. Какъ хотите, а не могу… Буду здорова — другое дѣло.

— Нѣтъ, ужъ этого я не позволю! Поденщица все бѣлье разворуетъ.

— Какъ-же она разворуетъ, если я буду смотрѣть. Вы съ меня спрашивайте. Я буду въ отвѣтѣ. А за поденщицу я буду платить, а не вы…

— Нельзя этого допустить, все равно нельзя. Иначе для чего-же ты-то будешь въ домѣ? Для украшенія, что-ли?

— Ну, тогда мнѣ нужно въ больницу ложиться или на квартирѣ отдохнуть. Пожалуйте разсчетъ и паспортъ.

Объявивъ это, горничная вышла опять въ гостиную.

— Вотъ къ чему это все и клонилось. Накопила у насъ денегъ и хочетъ въ углу пожить, — проговорила барыня. — Надо нанимать новую горничную.

Баринъ опять съежился.

— Мое дѣло сторона. Ты хозяйка. Но, по-моему, ее надо оставить. Болѣзнь… Болѣзнь всегда уважается. А мы изъ-за ея болѣзни не потерпимъ даже и никакого убытка.

— Поблажка, поблажка — вотъ чего я не люблю, — стала сдаваться барыня.

Горничная проносила ведро грязной воды изъ умывальника, направляясь въ кухню.

— Такъ вотъ и потрудитесь мнѣ дать отвѣтъ: согласны вы или не согласны, — сказала она барынѣ и барину.

— Хорошо, хорошо. Пусть будетъ по-твоему. Плати поденщицѣ. Но чтобъ это было только на время твоей болѣзни.

— Мерси васъ.

Барыня ушла изъ столовой. Черезъ минуту горничная возвращалась изъ кухни съ пустымъ ведромъ. Баринъ былъ одинъ. Она фамильярно тронула его рукой по плечу, улыбнулась и произнесла:

— Давайте скорѣй денегъ, чтобы поломойкѣ отдать. За сегодняшній полъ три гривенника, да за вчерашнюю маленькую стирку шесть гривенъ. А для ровнаго счета давайте ужъ три рубля.

— Шельма! — проговорилъ ей баринъ, подмигнулъ и вынулъ изъ кошелька три рубля.

VII

Пожилая барыня въ линючей ситцевой блузѣ и съ крысинымъ хвостикомъ вмѣсто косы на затылкѣ бѣгала по комнатамъ, фыркала и горячилась.

— Нѣтъ, это просто изъ рукъ вонъ! — говорила она. — Нигдѣ, нигдѣ пыль не стерта.

— То-есть какъ: нигдѣ? Вездѣ стирала, но вѣдь пыль ужъ такая вещь, что вотъ ты ее сотрешь, а она опять насядетъ, — отвѣчала молоденькая, кокетливая горничная съ косымъ проборомъ въ волосахъ, быстроглазая и въ ловко сшитомъ шерстяномъ платьѣ, поверхъ котораго спереди былъ пришпиленъ бѣлый передникъ.

— Не смѣть возражать! Будто я не вижу, что ты не стирала пыли! — топнула ногой барыня, мазнула по столу пальцемъ, поднесла его къ носу горничной и прибавила:- На, понюхай.

Горничная отшатнулась.

— Зачѣмъ-же вы въ носъ-то тыкаетесь! Я сотру, ежели гдѣ пыль.

— Сотру! Ты это должна была раньте сдѣлать, а ты дрыхнешь до десяти часовъ. Господа встаютъ въ десять часовъ, и ты вмѣстѣ съ ними.

— Вовсе и не вмѣстѣ съ вами, а завсегда ужъ въ семь часовъ утра на ногахъ. Поспишь при вашей работѣ, какъ-же!

— Не груби, тебѣ говорятъ! А паутина? Сколько разъ я тебѣ говорила, чтобы ты смела эту паутину въ углу, а ты и ухомъ не ведешь.

— Да вѣдь передъ праздниками обметали паутину, такъ неужто же опять? Паутина только передъ праздниками…

— А если послѣ праздниковъ паутина появится, такъ, стало-быть, въ грязи сидѣть? Себя, небось, припомадила… Вонъ какъ передникъ-то раскрахмалила и какія фалборки вывела! А что для господъ — тебѣ и горюшка мало.